– Кончай! – говорит Макс. – Хватит, Туне. Постарайся успокоиться, мы не сделаем тебе ничего плохого. Мы просто хотим тебе помочь.

Меня так и тянет сказать, что он слишком резок, что ему нужно говорить спокойно и нежно, поскольку сейчас Туне, скорее всего, воспринимает главным образом не его слова, а тон голоса, и Макс должен показать, что не хочет причинить ей зла. Но я не могу издать ни звука.

– Она не слышит тебя, – хрипит Роберт и, обхватив ее руками, просто-напросто садится вместе с ней на землю.

Туне небольшого роста и худенькая, и, как бы неистово она ни вертелась и ни сопротивлялась, ей не освободиться от крепкого захвата. Через несколько секунд она сдается, прекращает лягаться и дергаться и больше не стонет, лишь тяжело дышит.

Только тогда до меня доходит, что я дрожу всем телом.

Сажусь перед ними на корточки – во-первых, чтобы мои глаза оказались на одном уровне с глазами Туне, а во-вторых, стремясь скрыть, что ноги толком не держат меня.

– Туне? – говорю я, пытаясь встретиться с ней взглядом. – Туне, это я. Алис.

Она не смотрит на меня. Таращится в землю, по-прежнему пыхтя, как паровоз.

Кровь с ее лба стекает на брови, склеивая волосинки и придавая им странную форму. Я не хочу смотреть на ее руки, но не могу не делать это.

«Она же слишком больна, – думаю, стараюсь убедить себя, пытаясь не обращать внимания на удары сердца, грохотом отдающиеся в ушах, на привкус железа на языке и на хриплое тяжелое дыхание моей подруги. – Эмми была гораздо сильнее; у Туне ничего не получилось бы, она никогда не смогла бы справиться с ней…»

Однако голос разума не хочет замолкать.

– А если у нее были сломаны ребра? – спрашивает он. – Если в Туне вселился дьявол, как вот сейчас, и ей некуда было деваться…

Мне кажется, по моим щекам вот-вот хлынут слезы, и, пожалуй, я даже хочу этого, чтобы хоть таким образом на время отогнать тяжелые мысли, все больше одолевающие меня. Но ничего такого не происходит. Я по-прежнему ясно вижу Туне; и когда сейчас смотрю на нее сухими, воспаленными глазами, во мне все больше крепнет понимание того, что, несмотря ни на что, именно она вполне может быть причиной наших бед.

Я предлагаю отвести Туне в церковь – это выглядит самой разумной идеей. Мужчины не возражают, и мы направляемся в ту сторону. Но когда нам остается уже недалеко, Туне понимает, куда мы держим путь, и снова впадает в неистовство – пинается и сопротивляется так, что чуть не сбивает Макса с ног. Однако стоит нам свернуть на одну из боковых улиц, и она опять успокаивается.

– Что не так с церковью? – спрашивает Макс, обращаясь ко мне (все мы, не сговариваясь, решили пока не общаться с нашей пленницей).

– Не знаю, – отвечаю я. Я еле держусь на ногах от усталости. Мне хочется лечь – и спать, спать…

– Но с ней мы туда не дойдем.

Я смотрю на крошку Туне, висящую между двух здоровых мужчин, и это зрелище вызывает у меня бурю негативных эмоций. Оно пугает, но почему-то я испытываю страх не перед ней, а перед ними. Мне хочется, чтобы они отпустили ее, позволили ей идти самой, несмотря ни на что. Ни на то, как она вырывалась, лягалась и орала, ни на ее рассеянный взгляд и омерзительную кровавую маску на лице.

И ее руки… Худые и грязные пальцы, постоянно притягивающие мое внимание, от которых я практически не могу оторвать взгляд.

Я уже дошла до предела – настолько вымоталась, что меня больше не мучают угрызения совести, а в голове царит пустота.

– Что будем делать? – спрашивает меня Роберт. Судя по его лицу, он в таком же состоянии, как и я, – оно у него совсем серое.

– Не знаю, – повторяю я. – Нам надо переждать где-то. Просто найти такое место, где мы могли бы… – Замолкаю и оглядываюсь. – Дом моей бабушки. Он должен находиться на следующей улице. Дверь открыта, и он в приличном состоянии, поэтому мы, пожалуй, сможем подождать там.

Двое других даже не задумываются – просто кивают.

Я пытаюсь снова обратиться к моей подруге, пусть от усталости чуть не валюсь с ног:

– Туне, мы собираемся отвести тебя в дом моей бабушки, о’кей?

Она никак не реагирует.

Мы идем кратчайшей дорогой через сады. Приходится двигаться медленно, чтобы мужчины могли держать Туне, не причиняя ей боль. Опять же на пути постоянно попадаются заросли вереска.

Пройдя между двумя похожими как две капли воды домами, мы выходим на следующую улицу. Зеленая бабушкина дверь сразу бросается мне в глаза. Она по-прежнему слегка приоткрыта после того, как Роберт чуть ли не силком тащил меня через нее наружу.

– Там, – говорю я Роберту и Максу.

Все вокруг выглядит точно так же, как и вчера.

Неужели мы совсем недавно были здесь? День назад… День и ночь…

Я прижимаюсь к стене, пропуская Макса и Роберта с Туне, и закрываю за ними дверь.

Воздух внутри затхлый, но теплее, чем снаружи. Дверцы шкафов в кухне, находящейся слева от нас, по-прежнему стоят открытыми после нашего вторжения.

Я тешу себя надеждой, что там еще остались хоть какие-то продукты; да, у меня такое чувство, словно я никогда больше не захочу есть, но тело требует еды. Еды, и сна, и темноты. Самых примитивных вещей.

– Как мы поступим с ней? – нарушает тишину Макс. Он говорит почти шепотом, словно боится, что Туне услышит. Я понимаю его.

Переведя дыхание, наклоняюсь к Максу, подальше от травмированной ноги Туне; я не могу смотреть на нее.

– Запрем на втором этаже. – Эти слова режут слух мне самой. – По-моему, на двери одной из спален есть замок.

– О’кей, – ворчит Макс, кивая.

Я наблюдаю за ними, пока они поднимают Туне по лестнице, и все время боюсь, что она снова начнет вырываться, упадет и поранится; но Туне идет с ними, не пытаясь сопротивляться.

Маленькая гостиная – единственное помещение, где я еще не побывала в прошлый раз. Она находится прямо за кухней; ее убранство составляют обитый цветочной тканью уродливый мягкий гарнитур, стоящий прямо напротив дверного проема, и небольшой изящный обеденный стол, расположенный справа от него. Стол накрыт вышитой скатертью. Когда, почти шестьдесят лет назад, Эльза расстилала ее, свежевыстиранную и хорошо отглаженную, яркие цветы по краям скатерти наверняка радовали глаза и создавали приятную атмосферу в комнате; ныне же краски поблекли от солнца и узор еле виден. Два окна здесь разбиты, причем одно из-за ветки яблони, которая, выдавив стекло, уже немного торчит за край рамы, а середину скатерти уродуют большие черные пятна плесени, еще более усугубляющие общую картину.

Я осторожно сажусь на один из двух диванов. Они также сильно пахнут плесенью… или это скатерть так пахнет? Пожалуй, набивку мебели постигла та же беда.